|
|
Из "Книги рун"
ЭВАЗ
(руна движения, свидетели говорят — 2)
— А я тоже однажды катался на роликах (был я совсем большой,
от большого ума и катался), но так пахли весной деревья, —
говорит мужичок под сорок, какой-то весь никакой:
— Я упал об асфальт с размаху. Ударился головой.
Теперь у меня — каждую ночь виденья.
— А зато у меня — когда в июле отключают горячую воду, —
говорит сосед, водитель Газели, — а я возвращаюсь с завода грязней
собаки,
я беру обмылок "Ромашки" и тру ледяные руки.
И тогда у меня на руках проступают — знаки.
— А ко мне, — пишет русская женщина из Лондона, сорока пяти лет, —
когда я лежала под капельницей на Каширке, в серьезной больнице,
ко мне приходил триединый бог: дух, сын и отец,
но у них почему-то были красивые мусульманские лица.
— А ко мне, — говорит последний, — когда мне было семь или шесть —
из-за снотворного (феназепама) ко мне приходили
мертвые и живые, а первым пришел белый полярный медведь,
феназепам мне давали родители, очень меня любили.
…А вот я — никаких не вижу видений, мне нечего вам рассказать,
всё, что есть у меня — грубые шаткие рифмы,
и хотя я только свидетель, а не отчим тебе и не мать,
но я беру тебя (к примеру, последнего) на руки и кормлю тебя крупной
брусникой.
Потому что в конечном счете — в стихах должен быть стол и стул,
чашка и миска, и много всякой еды, чтобы люди попили-поели
и ушли от тебя навсегда, — продолжая слизывать с губ
изумленные крошки брусничного стихотворенья.
____________
"….О какой "технике" вы говорите? О технике — как об умении в мертвую
форму вложить якобы совершенное содержание? …Техника — это когда ты
берешь кусок неба, кусок ветвей и себя, лежащего в постели рядом с
человеком, которого ты любишь, и каким-то образом изымаешь это всё из
текущей мелкой жизни и вставляешь в рамку. Вот это техника.
И если ты смог сделать так, что это живет после того, как ты это сделал,
пусть даже рамка (как это, допустим, бывает на фотографии, иногда
перерезает половину плеча, и плечо уходит за кадр) — вот это техника.
Это когда ты каждый раз берешь кусок жизни и филигранно, как хирург, не
умертвив и не уничтожив его, переносишь его куда-то — это может быть
все, что угодно, не обязательно стихи, не обязательно фотография, это
может быть в конце концов архитектура, все, что угодно — вот это
божественная техника.
В Японии вроде существует такое направление, как расписывание то ли
ширм, то ли панно. Представьте себе, что на панно нарисованы птицы, и
вдруг одна птица вспархивает. Вспархивание птицы и есть, собственно
говоря, задача настоящего стихотворения."
2007
|
|