свободный доступ | выпускной

опубликовано в журнале "Свободный доступ" 8 мая 2008

Я учился в трех школах. В первой меньше месяца (мы переехали на другой конец города). Во второй шесть лет. В третьей — оставшиеся четыре.

Начальная школа вспоминается как что-то мрачное и безрадостное. Самые светлые моменты — конец года, двадцатые числа мая, я прихожу домой, зашвыриваю портфель в дальний угол комнаты, ложусь на диван, руки за голову, ногу — на ногу и говорю как мультяшный герой: «Все, ухожу в отпуск!» Это фантастическое ощущение, когда каторга только-только кончилась и впереди — три месяца абсолютного счастья и свободы.

Класса до восьмого школу ненавидел. Школа-то была, в общем, вполне приличная, хоть и располагалась в обычном спальном районе юго-востока Москвы. Говорят, наша первая учительница отбирала детей в свой класс как-то особенно тщательно, так что, наверное, благодаря этому в нашем классе не учились совсем уж отпетые товарищи, но и нельзя сказать, чтобы это был институт благородных девиц. Обычные ребята. То есть никого массово не били и не травили, курили втихаря, кто хотел, но клей в подъезде не нюхали. Хотя и приводы в милицию за мелкое хулиганство случались у некоторых. (Но и тут я опять-таки не в претензии, у меня самого класса с третьего по поведению выше трех не было никогда — вплоть до момента, когда оценку эту отменили.) И все же школу я ненавидел.

То ли за подъемы в несусветную рань, то ли за ограничение свободы — ну надо же было туда идти чуть не каждый день, а иногда и по субботам, то ли за необходимость изучать предметы, которые давались плохо или совсем не давались. То ли за агрессивность некоторых учителей, которой я, тогда еще маленький мальчик, пусть и выше всех одноклассников на полголовы, противопоставить ничего не мог. То ли еще и оттого, что маме приходилось очень много работать, и я оставался в группе продленного дня…
Третья, последняя моя школа стала для меня чем-то вроде американской high school. Я пришел туда уже получать образование, которое позволит поступить в ВУЗ, и вокруг меня — в большинстве — были такие же ребята. Главное, что класс уже был профильным, гуманитарным, так что, скажем, нелюбовь к математике разделяли если не все, то многие однокашники. Я был среди своих.

Многие учителя (часть из которых — специально приглашенные институтские преподаватели) обращались к нам на «вы», что, конечно, обязывало. И не только вести себя пристойно, но и как следует заниматься по тем немногим — по сравнению с остальной школьной программой — предметам, что стали основными. Я с удовольствием занимался тем, что нравится, часто выручал тех, кому неохота было читать какой-нибудь советский роман-кирпич, зачем-то все еще включенный в нашу программу, делился письменными пересказами.

Я не был отличником, т.к. ту же математику все равно никто не отменял, но когда я однажды, классе в девятом, получил 4 за годовой экзамен по английскому — причем заслуженно, плохо подготовившись и надеясь проскочить с кондачка — это был позор! Ведь я помню про это до сих пор! Ну и поведение, как и прежде, хромало: последний раз учительница по философии пыталась меня отправить к директору в апреле одиннадцатого класса…

В последние два года все наши классы в параллели (а было их немало, 7 штук, весь выпуск насчитывал около 120 человек!) передружились, между и после уроков мы общались друг с другом. Начали возникать межклассные романы… Чем ближе был выпускной, тем чаще я задумывался над тем, что скоро все это кончится. И что наверняка будет много новых интересных событий и людей, но зато всего этого, что окружает меня сейчас, уже не будет. И что я, старшеклассник, выпускник, согласно школьной иерархии — ветеран, скоро стану первокурсником, салагой.

И даже наша классная, известная своим крутым нравом и твердой позицией по любому вопросу, ближе к моменту прощания стала как-то мягчать. И на выпускной она написала на доске: «Придут другие — еще лиричнее? Но это будут не вы — другие…» Мы были первым ее выпуском. Ей тогда было лет меньше, чем мне сейчас.

С тех пор прошло пойти пятнадцать лет. Мне бы очень хотелось вернуться в тот май. Май 1994го.